 |
ГОЛОСА
№2, 1995
Лидия Григорьева
ФОТОМАНИЯ
Как жадный шмель, жужжа и вожделея,
висела над раскрывшимся цветком...
Ты рвения подобного ни в ком
не видывал. Поговорим ладком -
о фокусе, о выдержке, о зуме...
Что может быть прекрасней и безумней
атласного, с отливом, лепестка?
Шмель пролетел, как пуля у виска.
А я - лечу! - паря и зависая,
больная, невесомая, босая -
над алым зевом грузного цветка.
Потом продам все это с молотка:
страсть, немощность и мощь, и даже ту
всю розовую, в перьях, наготу
создания столь юного, что аж...
Иль этот вот растленный персонаж,
такое обнаживший, что - поди ж ты...
Глядишь, уже и сбросила одежды
толпа тюльпанов. Тот еще народец...
Чего только природа не нароґдит!
И я, в припадке бешенства и страсти,
бросаюсь на цветные эти сласти,
чтоб день и ночь парить в пределах рая
(где зум за зум зашел), не упадая...
. . .
Скажите мне, я - Он или Она,
когда небес зияет глубина
в лазоревом зазоре объектива
и сквозь него вселенная видна?
Заманчивая, впрочем, перспектива...
Иль все-таки фотограф - это Он,
горбатящийся жалко испокон
под тяжестью футляра и штатива,
пока зеваки смотрят из окон?..
Печальная, конечно, перспектива...
Мужская многотрудная стезя.
Меня туда и допускать нельзя -
так тяжек груз, и путь бесповоротен!
А я - слаба. Но падая, скользя,
могу взлететь, поскольку дух беплотен...
Снимай, фотограф! Нам не суждено
узреть недостающее звено:
как сверху посыпая звездным сором,
не Я, не Он, а некое Оно
нас держит в фокусе и щелкает затвором.
ДВЕ КРОНЫ
Каштаны - розовый и белый:
как отморозок оробелый
в объятьях девочки льняной,
неочевидной и больной.
Каштанье розовое платье
ты не сомни, сомкнув объятья:
не домогайся и не рви
тугие кружева в крови!
Но кроны рослые колыша,
они царят, меня не слыша:
сплели две гривы - две башки...
Чудь! Очумелые божки...
На перекрестке улиц шумных
два переростка полоумных:
дурман угарный пылких чувств!
Где я в автобусе качусь...
|
|
