 |
ГОЛОСА
№2, 1995
Аркадий Штыпель
. . .
Как будто вышит златошвейкой,
больничный сад, где в самый раз,
скукожившись под кацавейкой,
скворчать короткой носогрейкой,
что явно противопоказ...
Где за кустами тайный лаз,
где нависая обечайкой
над робкой воробьиной стайкой,
дуб, как огромный контрабас,
терзает слух и дразнит глаз.
Обед. Как гайка с контргайкой,
здесь байка следует за байкой,
забалтывая стыд и страх.
За желтой марлей, серой байкой...
И боль пропарывает пах.
Ночник погашен в головах.
Древесный храп, и водный прах,
и свет рассеянный дымится
там, за окном. Никак не спится
на пересохших простынях.
Ночное зеркало, как птица,
висит впотьмах. Выходит спица
из фонаря и входит в глаз...
Вот начинает что-то сниться.
Ах, цимус-примус-керогаз!
Я маленький... я в первый класс...
Вот, вижу мух на ленте клейкой,
на берегу сухой баркас,
не то окурок под скамейкой...
Ведро с плотвичкой и уклейкой...
И как спускают в унитаз
мышонка с перебитой шейкой.
. . .
нет, мы-то с тобой хорошо понимаем, что море
неописуемо в принципе, тем более штормовое,
тем более в цвете, особенно взрывы прибоя -
а хоть бы и пляжное, тихое, в блесточках, моя
подошвы босые, обметанное, кружевное,
такое, что слышно - плеснет или скрипнет весло кормовое
на том, на другом берегу, в каком-нибудь пантикапее...
увы, мы не греки с тобой, не пловцы, не герои
мы, не аргонавты, тем более не одиссеи:
лежим на песке золотом, изнывая от зноя,
на желтом песочке горячем, белея и млея,
смуглея и млея, и хилые косточки грея...
. . .
Дует снег, и свет по проводам,
голубое синее стекло,
голубое красное число,
мокрый свет искрит по проводам.
Снег идет, и в комнате светло.
Ухвачу зубами, не отдам
этой жизни жирное тепло
никаким дырявым холодам.
К нам идет, приходит Новый год
в огоньках, как белый пароход,
океанский ржавый пароход.
Вот гудок двоится пароходный,
и снежок искрится, старомодный.
Что ни есть, всего наперечет.
|
|
