Последнее обновление: №1, 2019 г.

Библиотека, журналы ( книги )  ( журналы )

СВЕЖИЙ ОТТИСК
№1, 1994

Сергей Стратановский

ДЕНЬ ПОСВЯЩЕНИЯ

Когда после двадцатипятилетних трудов и отрывочных публикаций здесь и за границей у поэта появляется первая книга, следует, думается, преодолеть соблазн общих рассуждений и многозначительных философствований и попытаться точно определить, что это за поэт и что это за книга. Речь идет о петербургском поэте Сергее Стратановском и его книге с полновесно сдержанным названием «Стихи», изданной Ассоциацией «Новая литература». Поэзия Стратановского не была известна широкому — то есть, как теперь оказалось, достаточно компактному, но истинно ценящему поэтическое слово — кругу читателей. Не была известна, но безусловно покажется ему знакомой. Потому что Стратановский, как и многие его коллеги, двадцать лет прожил с клеймом «неправильного» поэта, пытающегося искривить и затемнить геометрически выверенное и равномерно освещенное литературное пространство. Смертный грех ненормативности наказывался отлучением от типографского рая. Книга — бодрствование литературы; рукопись, самиздат, тамиздат и прочее — все же ее дрема. Голос поэта, к кому бы ни был он обращен: ко всему человечеству, к тонкому ценителю, кругу знатоков, другу-современнику, список можно продолжать и продолжать... — в этой ситуации парит как бы над сонмом спящих. Пробудившись, они норовят стать в позу: «Да мы не спали», или «Он говорил слишком тихо и не смог нас разбудить». Но оставим отговорки и согласимся, что вошедшее в наше подсознание неминуемо проникает и в сознание, даже и деформированное долгим и тяжелым сном.

Парадоксальность поэтической судьбы Стратановского состоит как раз в том, что он отчетлив, я бы даже сказал, педантически отчетлив в тематическом, философском и стилистическом планах. Он формульно-риторичен, пафосно-логичен, он держит речь, ведет диалог, конструирует диспут. Он вышел когда-то на поэтический бой с ветряными мельницами великих идей, неподъемными глыбами культур, неодолимыми пространствами ушедших веков, тайнами отлетевших душ. Но главный его противник — гибельная трясина настоящего. Сюда он приводит своих протагонистов Федорова и Суворова, Сократа и Сковороду, Фрейда и Ницше, он говорит им: «Смотрите, кто рожден вами», он говорит нам: «Смотрите, кто родил вас». Он обтягивает грубую вещественность тонкой кожицей младенческого мифа и выгрызает косную материю из-под толстой мифологической кожуры.

Интонационно, стилистически, лексически Стратановский тороплив и обрывист, но его вещам в целом свойственна полнота и законченность гармонической структуры. Именно поэтому он устойчив в жанре — различие между его большими вещами и стихотворениями в пять-шесть строк состоит прежде всего в степени сжатия, в насыщенности ассоциативного потока, где каждая ассоциация представлена лишь ее условным именем.

Чагано-набережная, волк углов

Грузовики в буран

не отправляются из Уральска

По щиколотку и пьян.

Чагано-нож, кровь...

Батюшка наш, Волк Углович,

скушай из барских голов

варево с топором

Заячьей чарочкой чокнись с Уралом

чокнись с Чаганом,

розовый мальчик Гринев

(«Уральск»)

Творчество этого поэта плохо поддается фрагментарному представлению. Он, как и некоторые разделившие его судьбу поэты, принципиально тяготеет к книге, хотя бы небольшой, — то есть к композиции текстов, где присутствует явный и всегда чрезвычайно важный дополнительный сюжет. И вот еще о чем хочется заявить под леденящим взором новейшего иронизма: перед нами антииронический поэт, в том смысле, что свойственные ему самому стилевые, пародийные и идеологические гримасы им же самим разоблачаются как трагически мотивированные. В диалектических препирательствах злюбленных поэтических хронотопов Стратановского: «здесь и сейчас», «там и тогда» проявляется неуклонная воля поэта к овеществлению символов и символизации вещей. В результате он поверяет философию истории грамматикой времен, где отношения между «прошлое», «настоящее», «будущее» томительны, как ожидание неминуемой катастрофы.

Так уходит земля, от которой рождаются боги

И приходят дома, где не будет вовек домовых

Квартал у железной дороги

С дымами заводов своих

Как там вечерами красиво

В полнеба бездомный закат

И мощью всего жилмассива

Как божьей пятою примят

Какой-то безумный рабочий

И бессмысленный Орфей

О, блуждающие очи

Развеселых пустырей

«Пассеизм и гуманность меня не спасут, не спасут», — сокрушенно бормочет ночной вахтер — герой одноименного стихотворения. Он безжалостно вписан в «инвентарь существования» под графой «мусор бытия», «пустяк природы», но на то и существует поэзия, чтобы, низводя до физического ничтожества, возвысить этот мусор до метафизического величия, и все в обратном порядке повторить.

Дело идет об открытости бытию и небытию, о смелости и страхе. Все это у Сергея Стратановского есть.

Поэт Стратановский — в миру филолог и библиограф, в течение многих лет вместе с петербургским литературоведом Кириллом Бутыриным выпускал самиздатский журнал «Обводный канал», ставший существенной частью культурного сопротивления 70—80-х годов. В последнее время часто выступает с литературно-критическими и публицистическими статьями, интересными и непосредственно, и как отражение его деяний поэтических.

Первая книга поэта — вышла.

М.Ш.

Сергей Стратановский

 

* * *

 

То ли Фрейда читать

И таскать его басни в кармане

То ли землю искать

Как пророческий посох в бурьяне

 

То ли жить начинать

То ли кончить, назад возвратиться

В общерусскую гать

В эту почву, кричащую птицей

 

Или лучше про пьяную кружку

Поэму писать

И ночами подушку

Как мясо кусать

Весна 1972

 

 

СКОМОРОШЬИ СТИХИ

Ты — Горох, Скоморох, Обезьяныч

Мужичок в обезьяньей избе

Почему обезумевший за ночь

Я пришел за наукой к тебе?

Я живой, но из жизни изъятый

По своей, по чужой ли вине?

И любой человек обезьяний

И полезен и родственен мне

Скоморошить? Давай скоморошить.

В речке воду рубить топором

И седлать бестелесную лошадь

С человеческим горьким лицом

За избенкой — дорога кривая

Ночь беззвездна. Не сыщешь пути

И квасок с мужичком попивая

Сладко жить в обезьяньей шерсти

1969—72

 

ИНИЦИАЦИЯ

Мальчик... И солнце тебе немило

перед сонмищем богоотцов

Перед комиссией воинов

в гимнастерках, заляпанных красным

Перед пытливыми эскулапами

с деревянными, страшными лапами

Ты ли вчерашний школьник

из страны матерей и сестер

Из зелено-таинственной школы,

свежий оттиск

где писал неуклюжие буквы?

Где нагая богоучительница

с золотистой косой до бедра

Утешала тебя,

отмывала лицо от обиды?

Ты ли сегодня, дрожащий,

предстоишь перед глыбой героев

День наступил посвящения,

слышишь его барабаны?

В джунглях железного солнца

громче его барабаны

Громче его барабаны

и громче, и громче, и громче...

1976

 

КОЛЫБЕЛЬНЫЕ СТИХИ

За окном избы — земля ночная

Там пашет Бог колхозные поля

Тихо ангелы летая

Млеко звездное лия

И послушные зарницы

Озаряют божий труд

А с рассветом — его рукавицы

На распаханной ниве найдут

Лето 1972

 

* * *

 

Нет Пошехонья. Где были поля и деревни

Синее море шумит

Видно, буденовский конь топнул железным копытом

И провалилась земля

И вот теперь иногда

Слышен бывает со дна

Звон церквей затонувших:

это священники мертвые

Рыб созывают к обедне

1982

 

 

НА МОТИВ БЛОКА

Мутно-кровавый Пьеро

Уголовщина, нож, брызнул нож,

на снегу Коломбина

Улица ночи зимы

петроградской бесхлебной мятежной

Что там за вьюгой кромешной

вдруг сверкнуло?

Глаза Колымы

1981

 

БИБЛИОТЕКА-АКВАРИУМ

Библиотека-аквариум:

лампы мерцают таинственно

В мутно-зеленой воде

Тихие рыб косяки

проплывают по темному фонду

Влагоустойчивых книг

Воду привозят в цистернах

с Адриатики синей до боли

Воду с травой и медузами,

чтоб в живительной влаге жила

Многотомная мудрость

В маске и ластах своих

проплываю вдоль полки подводной

Вновь я спокоен и тих

в толще стихии свободной

За зеленой стеклянной стеной

В царстве русалочьем

1982—87

 

ИСААК ПРОТИВ АВРААМА

Бог или ангел случайный

Мимолетящий,

тогда удержал его руку

Я не знаю и знать не хочу

Вряд ли кому интересны

Нынче эти разборки

Но все ж расскажу по порядку.

 

Утром проснувшись

Вышел я из шатра и увидел:

Двое наших рабов,

двое юношей, купленных нами

На базаре в Салиме

топорами халдейскими рубят

Для всесожженья дрова

 

Рядом отец Авраам

над точильным склонившийся камнем

Темный как туча на небе

точит свой Богонож

 

«Разве праздник сегодня, —

спросил я тогда Авраама, —

Почему ты, отец,

приказал заготовить дрова?

Точишь нож, для чего?

Неужели Господь захотел

Снова жертвы внеплановой?»

 

Ничего не ответил отец

Лишь рабам повелел мне на плечи

Дров вязанку взвалить

и пошли мы вдвоем по дороге

В землю Мориа

Шли мы три дня и три ночи,

и вот наконец перед нами

Гор появилась гряда

и опять я спросил Авраама

«Где же тот агнец, отец,

что назначен на кушанье Богу?»

И опять не ответил отец

Только тогда,

когда дикой тропой мы взошли на какую-то гору

И дрова разложили,

только тогда я взглянул

Аврааму в глаза

и увидел глаза человека

Ставшего тигром

 

Хищным прыжком

прыгнул он на меня. Я упал

На поленья ничком,

потеряв от удара сознанье

И очнувшись увидел,

что вервием жертвенным связан

От коленей до плеч

 

То ли ангел случайный

Мимолетящий, тогда удержал его руку

От прямой уголовщины

или грозный раздумал Господь

чавкая есть мою плоть

Я не знаю и знать не хочу

 

«Мальчик мой долгожданный, —

отец лепетал со слезами, —

Мальчик мой Исаак

ты спасен от Господних зубов

За мое послушанье,

за хожденье мое перед Богом

И отныне наш род

воссияет в пустотах веков

И по Божьему слову

та область, где странствуем ныне

Станет нашей землей»

 

Я не ответил.

Я молча, по скользкой тропе

Стал спускаться в долину

1990

 

СОМНЕНИЯ ВОЛХВА

Е.Пудовкиной

 

Нет, ни за что не поеду

и россказням вашим не верю

Что за младенец грядущий?

Стар я уже и устал

Трудно без помощи слуг

нынче мне сесть на верблюда

Знаю: в гостиницах грязь,

на дорогах — разбойники, воры

Нет, не поеду, увольте.

Впрочем, в каком это месте?

Ах, в Вифлееме. Не слышал

То-то, должно быть, клоповник

и глухомань

Не поеду.

Впрочем, звезда, говорите,

новая вдруг появилась

На небосклоне горит...

Может быть, знаменье вправду?

Может, слухи не так уж нелепы?

Может поехать?..

Эй, слуги,

Где мой любимый верблюд!

1981

 

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10 >>