 |
ГОЛОСА
№3, 2004
Дарья Кулеш
НЕТУ
Люда — не Люда.
Люди
по телефону путают —
мать превращается в дочь,
дочь превращается в мать.
И в паспорте тоже — совсем непохожа.
Фотоплотник достал
топорный футляр —
квадратный — чужой! — фас,
и крышкой — плоской — прикрыл
испаренье улыбки и взгляда —
непрошенную утечку
души.
ДРУГАЯ
бабушке-самозванке
от самозванки-внучки
Из горстки следов собираю, как бусы, твой порванный путь:
я и не знала, что ты
двадцатилетней (как я!) чуть
не задохнулась в дыму фаты
(в чаду чадры тебе б и вовсе
не продохнуть!).
Взаперти не смогла жить,
с мужем любящим — развелась
и — в бега!
В санаторий — легкие лечить —
от семейного очага
легко, как дым, поднялась.
С тех пор, беглянка, без оглядки
ты на втором дыхании летела:
на волю с корнем вырваться хотела —
в Москве отбила
себе в мужья профессора-светило
и корни все за собой спалила;
в театрах-ресторанах, на югах
расцвела, но плодов — не дала...
Я думала, что ты бездетной
ушла.
...Фея, фата моргана моя, Фатима,
я и не знала, что ты — мать.
У тебя есть и внучка — родная,
но нам нечего с ней делить.
ей ты оставила —
кровь,
ну а мне лицо — поносить,
и горсточку бусин.
(Я — нить.)
РОДНАЯ
Бабуля моя
умерла в детстве:
мне было —
раз-два-три-четыре,
ей — тоже.
Нас мама нашла
в капусте платков —
закутаны, запакованы,
сидели на лавочке рядышком,
как близнецы, похожи.
Я — Близнецы —
боялась Рака
из Зодиака
(который Греку через реку —
цап!)
Рака сварили живьем
(это мама сказала),
потому он и стал злой.
Под одеялом я в прятки-страшилки играла
с Поджелудочной Железой,
которая спряталась в бабушку,
как под шкаф, под стол, под кровать,
такая маленькая и злая —
не достать!
(я все время была вoдой)
Кому быть, кому не быть —
все равно
мне
водить.
. . .
тетя Нина была молоком —
спокойной, белой.
Ее выдали за нефтяника…
Оказался — липкий, как нефть, кобель.
Он ее звал: «мимоза!»
и между изменами ползал
на коленях.
Ни бранью, ни всхлипами — не отвечала.
И молча однажды ушла:
как молоко из кувшина, Нина
прямой струей утекла,
перед людьми — бела.
Вскоре встретился ей другой —
теплый хлеб, но чужой — ржаной.
Родня — яра: «Не бывать!»
Но последнее слово сказала мать:
«Хлебнула желчи — за ингушом,
глотнет и меду — за чужаком.
Я согласье на свадьбу дам,
если русский примет ислам».
Так и взял Нину в жены немецкий еврей:
здесь был — Вася,
а там стал — Васин-Гирей.
|
|
