 |
ЛИСТКИ
№3, 2004
Наум Басовский, Валерий Мишин, Валерий Коростов, Елена Шерстобоева, Ксения Наровчатова, Олег Куликов
НАУМ БАСОВСКИЙ
. . .
Памяти Б.А.Слуцкого
Мне рассказывали, что Борис Абрамыч
носил складной брезентовый стульчик —
он жил в Москве в доме без лифта
чуть ли не под самою крышей.
Поднимется на один этаж, разложит стульчик,
посидит, пока не наскучит,
снова сложит стульчик
и не спеша поднимается выше.
И никому не жаловался, ни у кого не просил
никаких поблажек и привилегий,
а чтобы изношенное сердце
слегка привести в порядок,
бормотал на ходу «Незнакомку»,
или «Песнь о вещем Олеге»,
или, если в плохом настроении,
что-то из потайных тетрадок.
А лежали эти тетрадки в ящике
из-под тушенки где-то
в темном чулане,
а сверху стояла кухонная посуда.
И стихи жили в ящике, словно евреи в гетто:
рождались, учились, создавали семьи,
работали и умирали, не выходя отсюда.
И вот Борис Абрамыч идет,
сколько хватает дыханья, бормочет,
вспоминает жизнь,
удивляясь просто тому, что выжил,
разложит строчку на отдельные слова,
словно на прочность проверить хочет,
сложит строчку чуть-чуть по-другому
и опять поднимается выше.
ВАЛЕРИЙ МИШИН
. . .
дошел до точки,
дошел до стенки,
снял ботинки,
вынул стельки,
пошел вдоль стенки…
дошел до ручки,
дошел до дверки,
надел ботинки
и постучал…
ВАЛЕРИЙ КОРОСТОВ
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ЭТЮД
Усталые, окончив тощий ужин,
они легли в холодную постель
и крепко в ней обнялись. Крепко-крепко!
Как будто ветер мог ворваться в дом
и разлучить навеки этой ночью!
ЕЛЕНА ШЕРСТОБОЕВА
. . .
бабушка
легла в землю
бабочкой
с высохшей пыльцой на губах
мед жизни собравшая иксиком усиков щекотливых
младенцем моей мечты из магазина игрушек
запеленута
отлетала свои
принесу ей
пару листьев кленовых
вместо недовязанных трепетных крылышек
туфли с каблуками сбитыми
разноцветные стеклышки битые
и старомодную шляпу
дедушка
— тот еще жук —
стучит усами-стрелками
выворачивая время
и бабушкой вязанный свитер
рубцами наружу
хочет приблизить полночь
верит —
что-то она решит
и бормочет пластинка
Вертинский вертится
не выдержит памяти
старое сердце
и вслед за иглой граммофонной
вслед по винильной дорожке знакомой
съедет
или как в юности
тайно
из дома сбежит
. . .
а за окном четвертый снег и ширится тоска
она болеет за него а он за цска
как снег ложится в темноте
никто не знает
растет сугроб на животе
весной растает
КСЕНИЯ НАРОВЧАТОВА
. . .
Утро.
Голуби на карнизе
Бубнят о любви, раздувшись.
ОЛЕГ КУЛИКОВ
. . .
овечка долли умерла
и золотым руном не стала
жаль рукавичного тепла
и всех отбившихся от стада
о безотцовщина овца
такая вежливая жвачка
но тайна ближе близнеца
и быть собою вот задачка
. . .
жизнь разбавила и меня
остываю ниже нуля
оставляю леса поля
на пятак бы мне кипятка
шерстяного поверх платка
да тепло придержать никак
|
|
