 |
ЛИСТКИ
№3, 2014
Владимир Лапин, Галина Друбачевская, Герман Гецевич, Александр Курганцев, Елизавета Соколова, Михаил Басманов, Фаина Гримберг, Александр Уланов
ВЛАДИМИР БУДАРАГИН
Памяти Е.А.Бобкова
Погребают отца Евгения
Без мирских прощальных
речей.
Погребают отца Евгения
При мерцающем свете свечей.
Все как должно идет...
Как должно,
И любовь ему и почет.
Стайка нищих во славу божию
У ворот.
И Москва, такая огромная,
Разгребает вчерашний снег.
Все присыпано,
припорошено
И быльем поросло навек.
Что-то было опять недосказано,
И о чем-то забыл спросить...
Оплывает свеча,
истаяла...
Рвется нить...
ВИДЕНИЕ
Как будто по висячему мосту
Над речкой в безмятежности
разлива
Мой путь в безвременье,
во мрак и пустоту,
Не видно берега,
и мост повешен криво,
Его раскачивает, словно на ветру.
В недвижном воздухе
роятся голоса,
Еще со мной и недруги, и други,
Вращение фортуны колеса
Еще излечит их печали
и недуги,
Уже не для меня все эти чудеса.
Я ухожу в безвременье, во тьму
Стезею зыблемой,
путем полувоздушным.
Затихли голоса...
И жутко одному
В тумане надвигающемся, душном,
И поздно ангелу молиться своему.
* * *
Он близится,
конец тысячелетья,
По исчисленью братьев-христиан,
Дожить бы, право...
вытащить билетик
Счастливый,
почудить еще на свете,
Перечитать Талмуд
да вызубрить Коран,
Буддийским уподобиться монахам,
Конфуцианству тож
отдать поклон...
В году двухтысячном,
вернувшись в отчий дом,
Пропеть псалом,
забыться над Плутархом.
ВАСИЛИЙ ПРИГОДИЧ
* * *
Не обижаясь на смешки
Друзей, родителей, знакомых,
Я собирал свои стишки,
Как новобранцев военкомы.
Угрюмой ватничной гурьбой,
Дыша портвейным перегаром,
Они бредут, как на убой,
По петербургским тротуарам.
Несут заплечные мешки,
Где спички, мыло, поллитровка,
Мои нелепые стишки,
Обкарнанные под нулевку.
Тот кривоног, тот лопоух —
Кретины с блоковской ухмылкой —
Сыны мои... У крайних двух
Шестнадцать глаз и семь затылков.
Ваш бестолковый командир
Вас не расставил по ранжиру,
Стащил и заложил в трактир
Обувку, каски и мундиры.
Клоповоняющая рать —
Приказу моему послушна —
Идет Россию воевать
Грязна, больна и безоружна.
* * *
У меня в деревне утро —
Дождь прошел, и ветер стих —
Многомудрое, как сутра,
И прелестное, как стих.
У меня в канале — рыбы,
Крысы-нутрии, бобры.
На лугах — гранита глыбы,
Что волок ледник с горы.
У меня в болоте — утки,
Лоси, клюквенный распад...
Сочиняет прибаутки
Неудавшийся комбат.
У меня в лесу — обабки,
Мухоморы, комары...
Я купил избу у бабки,
Улетел в тартарары.
Я иду тропинкой древней
Меж каналов над водой.
Я горжусь своей деревней,
Как любовницей — Годой.
В огороде — космы ветра.
Ласточки над головой.
Усладительное ретро.
Я счастливый и живой...
ТАТЬЯНА ЦАРЬКОВА
Из цикла «МЕЩАНСТВО, или ЛЮБОВЬ К ВЕЩАМ И БЫТУ»
1.
Я куртку жалею — ветшает.
Ей девять годков. В каждой стирке
искусственный мех ускользает
и мудрая плешка растет.
А куртка жалеет хозяйку:
ей тоже ведь пятый десяток,
а так непрактична, комична —
все рифмы. Где ж рифмоплетеньем
на шубку и шапку скопить?
Мы ласково жмемся друг к другу
и греемся верной любовью,
ни на день не разлучаясь
от Спаса до Пасхи.
А может,
до гроба мне эта любовь?..
2.
Когда на стареньком диване
глотаешь скудный свой обед,
а затаенная в кармане
топорщит рукопись жакет,
и тут же срочной корректуры
непокоренная гора,
семья над видеохалтурой
гогочет чуть ли не с утра,
вдруг понимаешь, сколь причинно
устройство прежних мудрых лет:
парадно-чинная гостиная,
а следом — спальня, кабинет...
* * *
Счастливый жребий — жить.
Еще бы раз, еще...
хоть сорною травой,
хоть кошкою голодной...
Накинь, другая жизнь, ребячье пальтецо
и руки распахни — всем сродным.
На празднике чужом обид не растравляй —
и невезучий день удачи не длиннее.
Взметнись, другая жизнь, до крайности,
за край
перехлестни, звеня и зеленея.
Меня не так задумали:
чертеж
исполнили по жесткому лекалу.
Отыгран вариант.
И все же, все ж
еще хоть раз...
чтоб оглянувшись:
«Мало!»
* * *
Цыган рифмуется с цикадой,
как князь рифмуется с конем.
Казалось, ничего не надо,
язык — крапивная ограда —
за точной рифмой напролом.
Живая изгородь, впуская,
хлестнет и обожжет в ночи.
Цыганит рифма, обещает,
цикадой пойманной молчит.
Дай волю ей. И стебель рослый,
крапивный бородатый князь,
подарит диссонансом росным
на твой ожог, и снова россыпь
словарная, как коновязь.
ВЛАДИМИР ЛАПИН
* * *
Мало кто видит, что делается
С мартовским садиком, втиснутым в глушь кирпича:
Деревце мучится — все ли оно еще деревце,
Высохший плющ продолжает на что-то надеяться
С цепкостью циркача.
Но в сопричастность напрашиваться
Даже неловко: прохожей душой не постичь
Этой капели, которая вовсе не бражница,
Этой посмертной надежды — и вечного саженца,
Впавшего в паралич.
* * *
Асфальт зеркален. Что ни двор — то заводь.
Дома — стоят; они могли б, наверно, плавать —
Да ветра нет,
И нет примет,
Что будут изменения в погоде,
Хотя идет не дождь, а только что-то вроде.
Октябрь уж наступил, почти утек —
А мы все тут же;
Уж роща отряжает (передерг!)
Последние листы — да так и не нага:
Деревьям не хватает первой стужи
И сквозняка.
Так одинаково: что вскоре — что давно,
Что с опытом ума — что накануне взгляда!
И отчего мгновенье это продлено?
Кому — услада?
ГАЛИНА ДРУБАЧЕВСКАЯ
* * *
В апреле благодать тепла,
Как откровение слетела.
Навстречу мне старуха шла,
И смерть из глаз ее глядела.
Мне было весело, а ей,
Бессильной, все уж надоело.
И тяжело она несла
По-мертвому прямое тело.
И жизнь, простившись с ней всерьез,
Приманивала час кончины
Бумажным шумом страшных роз
В руках подпившего мужчины.
* * *
О, эти сумерки, снедающие день,
О, эта сизая сплошная тень,
Сливающая серое с лиловым!
Она околдовала старый лес,
Где белые березы до небес
Сомкнулись, как кордебалет в «Жизели»,
И на опушке детские качели
Остановились...
ГЕРМАН ГЕЦЕВИЧ
СТРАННЫЕ ЛЮДИ
... и живут же люди —
друг друга за нос водят
в поддавки играют и очки втирают
вертикально — любят
вертикально — ходят
а горизонтально —
спят
и умирают
ЯЛТА
Ялта —
ярмарка яшмы и янтаря
яхта
яичная яркость Явгуста и Ялтебря
ягуар — Яго
ястребиная ярость языка
Якнула в ясность
как в яму
Ястество —
Явангелие от Яуды
Янтоновка —
Ядамово яблоко Ядема
Я бы
Ямбом
(как у Блока)
но ямб —
яд
АЛЕКСАНДР КУРГАНЦЕВ
Из цикла «ФИЛЬМЫ»
ДОМ на берегу моря
открытое окно в окно падает луч
луч касается часов часы падают на пол
сильный ветер рвется в дверь
у дверей сидит собака и не пускает ветер
собака сторожит упавшие часы
хозяин приносит время в мешке
ветер открывает дверь
и забирает луч собака попадает в часы
время сторожит хозяина
море попадает в мешок но вывернув небо наизнанку
закопав отраженье в песках
прохожий раскопав отраженье времени стал смотреться в себя
пленка должна перемотаться в обратную сторону
символизируя воспоминание
перед детским сном
МОРЕ на берегу дома
закрытое окно в окно падают часы
и начинается пожар
хозяин сгорает дотла
в тот момент когда время попадает в мешок
хозяин просыпается
в тот момент когда собака носит
а время лает.
ЕЛИЗАВЕТА СОКОЛОВА
* * *
Нет силы, кроме любовных чар.
Нет суши, кроме морского дна.
Нет воли, кроме тюремных нар.
Я поднимаю бокал вина
за силу тихих тюремных лир,
за сушу древних подводных сфер,
за волю тайных любовных игр,
за меру, кроме обычных мер.
За веру — выбора не дано,
за то, что все-таки есть вино
и все исчезнет в глотке вина...
Нет воли, кроме морского дна.
Нет силы, кроме тюремных нар.
Нет суши, кроме любовных чар.
МИХАИЛ БАСМАНОВ
* * *
Ты, наверное, не придешь...
Надвигается туча с востока,
Разметалась под ветром осока —
Остролистую бросило в дрожь.
Опустел, поскучнел водоем,
Где с тобой не встречались с апреля...
Неужели мы постарели,
Стали так тяжелы на подъем!
Вот и дождь припустил что есть сил.
Неуемный, стремительный, звонкий,
На воде и круги, и воронки,
Будто плещутся караси.
Ты, наверное, не придешь:
Даль такая! Дела... Заботы...
Да с тобой не случилось ли что-то?
Как ты там без меня живешь?
ФАИНА ГРИМБЕРГ
* * *
…Отблеск мокрого пальца, скользнув по линялой клеенке,
Водянистой картофельной крошкой на блюдце осел,
Покатился извилистой струйкой, медлительной, тонкой...
Никогда это было. До тебя это было совсем...
И вдохнуть этот пар от картофелин желто-горячих...
И, зажмурив глаза, улыбнуться цветной темноте,
В круглый бабушкин фартук височными жилками прячась...
Никогда это было. До тебя это было совсем...
И принять полотенца истертую слабую марлю...
Точно дед не лицо вытирал — расстилал по росе...
И почувствовать дедово мягкое: «Хаисл майнэ»...
Никогда это было. До тебя это было совсем...
АЛЕКСАНДР УЛАНОВ
* * *
Расширяется мачтами спил,
опускается плитами год.
Далеки паруса Фермопил,
эта строчка — тропинка в обход
или длинный соленый канат
между белыми стенами скал.
Их навстречу выводит закат,
и дорога его не узка.
|
|
