 |
ГОЛОСА
№4, 2008
Олеся Николаева
ВЕСНА
Эта примавера —
Не весна, а что-то:
Лучшая премьера,
Тонкая работа.
В духе самовластья —
Каждый день с обновой.
И картины счастья
В голове садовой.
Подал знак кому-то
Вдохновенный сполох.
Облако надуто,
Как небесный олух.
— Это утро, — скажут, —
Смена караула.
И вот-вот помажут
Во цари — Саула.
...И придет в упадок
Легкий этот воздух.
Заведут порядок
В царствах, войнах, звездах.
Так и плод созреет,
Так и сны растают.
Вот и вечереет.
Вот и вечеряют.
...Всех переодела
Жизнь, переобула.
— Вот такое дело:
Смена караула!
Заикнусь: — Я чудо
Видела, солдаты!
— Ясно, ты — оттуда,
Но теперь — куда ты?
***
То амазонкой проедусь, то скромной пройдусь черницей,
то черно-белой учительницей, то важной птицей.
То, как невеста, вся в белом, в венке из веток,
то — в затрапезе бесцветном — то так, то этак.
Ах, все равно Ты меня узнаешь, в самом-то самом деле!
По обороту, голосу, жесту, руке, спине ли,
по силуэту, линии, по запятой и точке,
по черточке, по штришку, по звездочке, по цепочке.
По шелесту, по шуршанью, по родинке, по реснице,
по холоду, по ознобу, по ободу роговицы
и, преграждая путь, отрезав все повороты,
вновь скажешь: «Сдавайся, маска! Я знаю, кто ты».
АНГЕЛЫ
Я знаю тончайших, незримых
и вытянутых в небеса...
Но мощные ангелы Рима!
Их мускулы, их телеса!
Литой гладиаторской статью
и крепким мечом у ноги
они верховодят над ратью
трусливой земной мелюзги.
Чеканной и мраморной силой,
округлостью яблок глазных
они вдохновляют унылых
и мягкими делают злых.
И воины кесаря, право,
пред ними — все сброд и пурга.
Мир — Риму, а Господу — слава,
А ересиарху — в бега!
***
Я гляжу направо — аховое, оховое
там сквозит пространство, там гуляет диво.
Я гляжу налево — низкое, гороховое
небо, горе луковое, бураки, крапива.
Я гляжу направо — там с утра сумятица,
свадьба намечается что в Галилейской Кане.
Я гляжу налево — солнце криво катится,
муха к мухе клеится, мертвый пес в бурьяне.
Женщины — в истерике. Гости озабочены.
У невесты — паника, и жених — зануда.
И куда ни глянешь — всюду червоточины,
кривотолки, суслики... Тем вернее — чудо!
РУССКАЯ ТОСКА
1.
У-у-у! — гудит ночное пространство, спущенное с цепи.
Околица поджимает хвост, повизгивает, дурака валяет.
То с Босфора чудище кутит в Донской степи,
то волчица Ромулова в русских полях гуляет.
Ах, в такую-то пору волей своей пожить бы да натворить
всякого-якого, гаркнуть да распоясать:
— Это кто же рощам псковским дает у нас прикурить?
Голиаф ли какой, скимен, дракон, неясыть?
Это кто не дает нам уснуть — моавитянин ли, мавр?
Искуса расточитель, дух пропащий и низший?
Кто малоазийский мускус принес нам и римский лавр,
окровавленный терновник и уксус скисший?
Это кто — нос по ветру, шерсть дыбом, мокрая от дождя,
а копытом — как ударяет, так и монета?..
По третьем часе
крикнешь трижды в лихую ночь, очами гневными поводя...
И — уходишь себе без ответа прочь восвояси.
2.
Я бы не восвояси — я вышла бы из себя, я бы вышла из...
Крикнула бы невидимке-противнику: «Вы — трус!»
Ибо так теперь Русью пахнет: средиземноморский бриз,
Привкус памелы улыбчивый, холодостойкий цитрус.
Сколько слезных хлебов сжевать надо было, чтоб
Сердце забилось так сильно-сильно и часто-часто.
И королевич божественный нашу целует в лоб
Заспавшуюся царевну, а ей-то уже лет за сто.
***
Все бедней чужие города,
и все больше среди книг — потертых.
Гуще воздух, тяжелей вода...
Все длиннее списки мертвых.
Сны все прихотливей. От воров
перстень спрятан — клад все сокровенней.
Все ясней от четырех ветров
тайный смысл невольных совпадений.
Все понятней — сквозь «бу-бу», «сю-сю»:
что-то там готовится за гробом!
Что-то будет! Что-то там вовсю
зреет, копошится под сугробом!
ЭПИГРАФ К РОМАНУ
Пришла
и пошла
и прошла
перешла
зашла
и сошла
не нашла
и ушла.
Тогда отошла
снизошла
обошла
вошла
и взошла
и дошла
и нашла.
И вышла.
|
|
