 |
ГОЛОСА
№1, 2014
Григорий Кружков
НАЗВАЛСЯ ОДИССЕЕМ…
(капитан Немо — Тихону Браге)
Назвался Одиссеем — полезай к Полифему,
назвался Немо — молчи, таись и скрывайся,
и если даже Морфей приведет морфему
к тебе в постель — молчи и не отзывайся.
Назвался капитаном — закидывай невод,
охоться с подводным ружьем в подводном овраге.
И в небе спящем, и в мире — тихо и немо,
лишь Немо ищет забвенья в море, а Тихо — в браге.
Кем назовешься, туда и полезешь,
полезен будешь прелестью перифраза,
когда на валунах зацветает плесень
и истлевают слова в сердцевине вяза.
И если Алиса все еще ждет Улисса,
плывущего из Лисса и Зурбагана,
пускай сестра моя, корабельная крыса,
напишет ей честно, как нам погано
(пока — без слов — он показывает на обрубок
языка, барахтающегося в дословесной тине,
и смотрит на шевеление губок
морских, на гибкие язычки актиний).
А ты, мой Браге, с бутылью своей подзорной,
двояковыпуклой и вогнутою двояко,
узришь ли меня ты в этой ночи позорной,
личинкой света в дальнем созвездии Рака?
Postscriptum
(исполняется хором звездных феечек)
Кем назовешься, туда и полезешь,
и даже неважно, кто какого карраса;
когда грызешь себе губы, грызешь и грезишь,
и этим кончается плавание Гаттераса.
ГОБЕЛЕН
Гумилев с Мандельштамом, как лев с антилопой,
прогуливаются по Летнему саду, по Серебряному веку.
На скамье Труфальдино шушукается с Пенелопой,
из-за Зимней канавки доносится кукареку.
Скоро, скоро, видать, розовоперстая жахнет,
скоро святой Гавриил с патрулем нагрянет.
Скромная тучка на горизонте темнеет, и пахнет
жареным, хоть пока в ней огня нет.
Гумилев, сняв фуражку, крестится на колокольню,
голова его похожа на сжатую ниву.
Мандельштама одолевает какой-то хронический дольник,
он мычит, глядя в сужающуюся перспективу
аллеи — где, вдали алея,
видится что-то, еще видимое в радужном свете,
что-то такое невинное, чего и Блейк не наблеял...
Но уже Петр обернулся, и вскрикнул петел.
НАЧАЛО РОМАНА
В необъятной стране за могучей рекой,
Где шесть месяцев падает снег,
Жил один маслосмазочный и прицепной,
Крупноблочный, пропиточный и тормозной,
Противозамерзающий и выносной,
Сверхурочный один человек.
Жил он с личной своей многожильной женой,
Очень ноской, нервущейся и раздвижной,
Гарантийно-ремонтной и чисто льняной,
Не снимаемой без пассатиж;
И однажды родился у них нарезной,
Безбилетный, сверхплановый и скоростной,
Акустический и полупереносной,
Двухпрограммный печальный малыш.
Над его головой не светила звезда,
Осеняло его только знамя труда,
И шумели отравленные провода,
И шуршала над крышей его лебеда,
И стучал по ушам барабан.
Он учился прилежно — скользить и сквозить,
Коли надо — и мордой об стол тормозить...
Если это начало, позвольте спросить:
Чем же кончится этот роман?
|
|
