|
ЛИСТКИ
№2, 2011
Елена Лапшина, Этибар Ахмед, Николай Редькин, Гурген Баренц, Владимир Беляев
ЕЛЕНА ЛАПШИНА
. . .
Проверенный фокус: “А может ли быть —
как только его начинаешь любить,
вот тут-то и вся недолга.
Он сядет в постели, нашарит носки,
забудет значение слова “близки”
и двинет в бега — на луга.
А ты остаешься ни то и ни се:
посмотришь Кокто, почитаешь Басё,
и все... И не мил белый свет.
И маешься — дурья седая башка, —
как будто до смерти четыре шажка.
В ответ — физкультурный привет!
И шлешь его лесом, и шлешь ему вслед...
Хранишь его тапки в шкафу, как скелет.
(Ан — можешь! — любить подлеца.)
А что остается? Вот так и живешь:
и сраму не имешь, и воду не пьешь
с его ледяного лица...”
. . .
Осень с мешком наливных на горбу
ходит каргой по дворам.
Спит златоглазка в стеклянном гробу
меж заколоченных рам.
Мнится на улице злой хохоток,
ветхое вьется тряпье.
Спит златоглазка, свернув хоботок.
Кто поцелует ее?..
ЭТИБАР АХМЕД
. . .
В прифронтовом доме
в зеркало глянул.
Дырка во лбу.
. . .
в сумятице и грохоте метро
до белого листа
как донести, не расплескав,
стихотворенье?
НИКОЛАЙ РЕДЬКИН
. . .
в раковину под умывальником набились
потертые листья орешника
вода не просачивается
не просачивается
просачивается
просочилась
кто-то опять
разрешил долгую осень
. . .
о, бедное проверочное слово!
ты молчаливо и всегда готово,
твой скромный вид
насквозь литературен,
в потертом сюртучишке
некто Вырин
стоишь, молчишь, мечтаешь ли о сладком,
что ты уже какой-нибудь Лебядкин,
что тоже
вкривь и вкось литературно
но все же!
ГУРГЕН БАРЕНЦ
. . .
В Брюсселе,
В самом центре города,
Какой-то маленький
Черненький мальчик
День и ночь напролет
Все писает, писает, писает...
Ради этого нахаленка
Сюда со всех уголков планеты
Из года в год съезжаются
Богатые ротозеи,
И глазеют, глазеют, глазеют
. . .
Ну вот, снова к вечеру
У моря подскочила температура.
Теперь всю ночь будет бредить.
ВЛАДИМИР БЕЛЯЕВ
. . .
Человек природу любит.
Сам копает огород.
Но его совсем не любит
окружающий народ.
Человек любые речи
пресекает на корню.
Ведь иначе эти речи
превратятся в болтовню.
Но когда тропа петляет
к лесу в дымке голубой, —
он молчанье нарушает
и бормочет сам с собой:
Чем вы дальше — тем вы ближе
и во сне и наяву.
Я люблю вас, ненавижу —
я живу.
Так легко сказать все это —
подозрительно легко, —
будто счастье близко где-то.
Бесконечно далеко.
|
