 |
ЛИСТКИ
№3, 2009
Алексей Евстратов, Юрий Орлицкий, Андрей Анпилов, Павел Грушко, Александр Воловик, Вадим Агол, Роман Степнов
АЛЕКСЕЙ ЕВСТРАТОВ
. . .
Господь приходит ко мне
и говорит в меня.
Господи, что мне делать,
ведь я пьян.
Горю на работе, читаю шнягу,
похмельный сплю.
Но Он говорит в меня,
и я говорю.
Господь, что Ты не видишь,
ведь я прохожий.
Мясо и дрянь под волосатою
кожей.
Молчи, Он говорит, не то
отлучу.
Молчу. И Он говорит.
И я говорю.
. . .
Всякая тварь, затевая пакость,
хочет, чтобы ее не коснулось
что по-любому ей полагалось:
мало ли, думает, так получилось —
что вы хотите от бедной твари?
жизнь тяжела, и чугунны двери...
всякая тварь во что-нибудь верит.
Мать его плачет и супчик варит.
ЮРИЙ ОРЛИЦКИЙ
. . .
...Слова Спасителя нашего,
сказанные им на нашем кресте,
сделанном из нашего лучшего, отборного дерева
нашими лучшими мастерами
в известной на всю страну мастерской
по производству крестов
с применением наших новейших технологий
(особенно хотелось бы отметить
высочайшее качество
наших гвоздей, копий и губок)
...Отче, на кого ты меня оставил...
(и что, спрашивается, его опять не устраивает?)
АНДРЕЙ АНПИЛОВ
. . .
Путь разгребая в снежном саду,
Выбираю лопату поуже,
Флоксы любимые, ирис под снегом
Страшусь повредить.
Боже, очисти меня!
Но поуже, молю,
Возьми лопату и Ты.
УПРАЖНЕНИЕ НА ОНЕГИНСКУЮ СТРОФУ
Библейскую похабность языка
Желал оставить он, но не оставил,
Тем, что грядой редеют облака,
Не в шутку уважать себя заставил
И в гроб сошел. Но, борзы невидимки,
Кочуют строчки в молдаванской дымке,
Узорами горят с изнанки век,
Дразняся. Осемнадцатый же век
Учил нас косной прямоте и библеизмам,
Толстой, Архипелаг, аббат Прево.
Он вхруст зазубрен, насмерть переиздан.
Но мы с ладони ели у него.
О ты! — ширяясь ласточкой заоблачной с Денисом,
Прости, брат, вольный и невольный архаизм.
ПАВЕЛ ГРУШКО
ВСТРЕЧА
И вдруг незнамо откуда
прилетело старинное слово —
радуется, что пригодилось.
АЛЕКСАНДР ВОЛОВИК
ПУТИ-РАЗМЕРЫ
Сменил анапест Петербурга на легкий питерский хорей,
и на пеон под третьим номером, к примеру, Комарово.
На ямб Москвы, на Серпухова дактиль.
А вот второй пеон — Иваново...
И амфибрахий захолустного Урюпинска...
Березники — пеон четвертый...
И первый, наконец, нагнал у Кемерово.
А там, через совсем далекие верлибры Ерофея Павловича,
глядишь, и снова на анапест перешел.
Но — Колымы...
ВАДИМ АГОЛ
. . .
То ль стихи почитать, то ль с веранды смотреть под гипнозом
на зеркальное озеро и суету облаков.
Что касается озера, то — простоит до морозов,
ну а нрав облаков — не таков.
Мимолетность, бесформенность, чистой воды алогичность
так похожи на мысли, что тоже по небу ползут.
И поди догадайся, где личность, а где околичность,
где соломинка, где парашют.
. . .
Обожаемые пассажиры!
Поезд следует до остановки.
Будьте наивно вежливы!
Уступайте места индивидам,
неживым людям
и временным женщинам!
Выходя из вагона,
не забывайте свои мощи!
РОМАН СТЕПНОВ
. . .
Осенняя рыба уснула в реке.
Деревья листву свою сбросили.
Морозное утро плывет налегке
В прозрачном безмолвии осени.
Стою одиноко, как рыба в сети,
Продрогший, простуженный чуточку.
А друг обещал червяков принести,
И удочку.
|
|
