 |
ГОЛОСА
№3, 2009
Фоат Гарипов
. . .
Он умер на перроне под часами,
дичась глухого эха на вокзале,
где бились о слепое оргстекло
две мухи с крокодильими глазами.
Кто выбыл? Чье здесь время истекло?
И отчего так тихо и светло?
Мы это всё постигнем скоро сами.
. . .
Отцу из цеха
пришла открытка —
к юбилею завода.
Желали здоровья,
бодрости духа
и активного отдыха.
Он рассмеялся,
кивая: “Ну-ну,
на работу зовут”.
Потом, дымя папиросой,
слегка закосев
от избытка досуга,
направил брандспойт —
и с ближайшего облака
славно побрызгал
на весь этот металлолом,
пятидесятилетие которого празднуют
не только в нашей стране,
но и далеко за ее пределами,
где и пребывает
уже третий год
в полном здравии
бодрый духом
отец.
Аминь.
. . .
Глухая станция. Аукаются сонно
диспетчера в кромешной тишине.
С площадки свесился хлебнуть озона
помятый пассажир в кашне.
Печалиться как будто нет резона,
не в этой я родился стороне.
Но грудь щемит, как если бы с разгона
вдруг оборвался путь... И вот во сне
младенческом парят поверх кроватки
два голоса, два ангела на вахте:
ворчит-воркует мать и кашляет отец.
Чего-то смутно жаль. И сладко засыпанье...
И — утро. И читаешь в расписанье:
всего минуту мы стояли здесь.
. . .
И сердцу снова ходу нет,
и серый день провис, как парус,
и лишь берез последний ярус
едва шевелится, да снег
еще надеется на что-то —
на что?.. Не знаю, неохота
ни думать, ни желать вовек!
. . .
Ключ от клетки, где
ты томишься, ищу я.
А он — у тебя.
|
|
