|
ГОЛОСА
№4, 2006
Игорь Караулов
ЛАТИНАМЕРИКА
дон пабло поет как птичка, звонче иных монет
в синем воздухе чеканятся золотые
и падают на гранит
это латинамерика, и надо бы на латыни
клетка из свежих прутьев шатается и трещит
дон пабло кричит, как взмыленный какаду
негодница вероника — о, пурпур ее тряпиц
навещает, смеется, просовывает еду
дон пабло по клетке мечется, ловок по-обезьяньи
как будто и хвост отрос на его позор
мимо ходят крестьяне и прочее человечество
с базара и на базар, с базара и на базар, с базара и на базар
дон пабло кричит: я гражданин
соединенных штатов
сенатус-популюс, дайте сюда посла
выпрыгивает из штанов
боже, как пошло
вероника ягодка не пришла
спаси меня, вероника
пронзи меня, вероника
своими железными каблучками
тот был камень, а я не камень
и времени повилика
меня обвивает ласковыми руками
латексными руками
на заднем плане процессия из крестьян
несет бесконечный лозунг «вива ла революсьон»
и солнца немигающий кристалл
выжигает пампу пам-пам-парам-пам-пам
МЫТИЩИНСКИЕ ЗОРИ
вернись в сорренто, вернись в ливорно
не возвращайся в одинцово
пойди учиться на птицелова
двигаться вежливо и проворно
говорил васе-авангардисту
брадатый неоромантик вова
и андромеда своим монисто
благословляла бухое слово
люблю мытищинских зорь отраву
давлюсь и пью и люблю и снова
летит по воздуху мой корабль
в восточное дымное бирюлево
бьют зенитные струйки пара
справа, слева, но слава мимо
черный воздух густее вара
по краям уже слаще дыма
пылай, мытищинских зорь цветок
в стаканах домов и дворов баклагах
поздно в ливорно, горит восток
ревет пожар в пожилых бумагах
труби, рассвета больная медь
созвездья в пудру мели, емеля
по небу зимний идет медведь
шатается болеро равеля
темней, честней арагонских хот
венгерских чардашей с ними иже
проспектами человечьих хорд
летит корабль на железной лыже
по шахтам ломаным вбок и вниз
из плоти вырваться — нет, без шанса
прощенья хочешь? тогда вернись
совета хочешь? не возвращайся
не смей, останься, с души стряхни
своего белкового паразита
крепленый воздух моей страны
покупаю дорого, пью сердито
. . .
я просто есть, мне очень важно быть
седую улицу глазами есть
с тобой за чаем вечером сидеть
ты пьешь закат — мне чая не испить
моя москва, царьград моей души
твои ворота вечно новы
а жители считают барыши
и загибают пальцы, как подковы
меня ведет мой обморочный глаз
и трое, может, следуют за мной
мы дети эпигонов, и для нас
уже растет ольховое пальто
и соловей грохочет как никто
как водопад, как ласковый портной
кузнецкий мост, его светильный газ
. . .
На небе говорят «дрожанье век»,
и век дрожит, и глохнет Павелецкий.
Я кто такой, я снежный человек,
но я в твоей учился школе детской.
Наверно, тот суконный постовой
и даже, если в рельсы углубиться,
фонарный гном, обходчик путевой
тебе родней, надежней носят лица.
Ты некрасива, я тебя хочу
не почему, а просто что живая.
Ни поезда вблизи не различу,
ни рядом проходящего трамвая.
|
