 |
ТРАНСКРИПЦИИ
№2, 2000
Марцелиюс Мартинайтис
ВИДЕН С НЕМЕЦКОЙ УЛИЦЫ
Видно, как я
выхожу из дома, как запираю двери,
прохожу подворотню, улицу -
невиновен.
Я виден
сквозь шторы, сквозь лобовые стекла, витрины,
из детской коляски, закусочной -
невиновен.
Я виден
бездомной бродячей собаке, цыганке, голубю,
полицейскому, монахине, бакалавру, нищему -
невиновен.
Я виден
спереди, сбоку, сзади;
сантехник из приоткрытого люка видит подошвы моих ботинок -
снизу. - А сверху
я виден
одинокой вороне на обезбоженном куполе -
невиновен.
Я виден
вечером из дома напротив, в освещенном окне -
у холодильника, на коленях, словно в молитве
перед маленьким светящимся алтарем -
невиновен.
Видно, как я
выключаю свет - всю дневную память,
как отхожу в темноту -
невиновен.
НАЙДЕННЫЙ НА СВАЛКЕ СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ
Свадебный снимок. С младенцем.
Первые зубки. Девочка.
Чуть позже. Белое (доў полу) платье.
С цветами. Причастие. Храм. Та же самая -
но уже подросток, некрасивая, долговязая.
Уроки фортепиано. Балетная школа. Скрипка,
прижатая подбородком (от музыки вялая грудь).
Скорое девичье созревание. Нежная шея.
Внимательный взгляд. А глаза! Осторожная ретушь.
Мужчина. Жесткий воротничок. У алтаря. Фата.
Та же самая. Двое с младенцем. Вырвано.
Чуть постарше, уже пожилая. С мальчиком.
С девочкой, возле состава. Ученическая виньетка.
Девочки в ряд. С поляками у трибуны. Вырвано.
Мужчина с гармошкой. Погоны. Тесная комната. Свадьба.
Все меняется. Северное ледовитое небо. Бараки.
Та же самая женщина. Другой мужчина. Лесная просека.
Горы бревен. Вагон. Женский хор.
Темные, плохо проявленные фотографии.
Сын в новенькой форме. Строй солдат. У свежей могилы.
Вырвано. Женщины. Та же самая и помоложе, дочка.
Другой мужчина. Дети у елки. Веранда.
Рядом с автомобилем. В дюнах. Другой мужчина. Вырвано.
Первые снимки в цвете. Два старика. Над ними -
стенные часы, календарь, фотография в рамке.
Вырвано.
Старуха в темной одежде, одна. И окно.
Вырвано.
И дальше - пустые листы.
НА ВИЛЬНЮССКОЙ ЯРМАРКЕ. КАЗЮКАС
Куплю
на ярмарке
у Казюкаса
белую
сахаром запорошенную деревенскую церковь,
у старьевщика приобрету
знакомый большак, тетрадку по чистописанию,
простреленную давней травой.
На прилавке, рядом с разными сладостями,
есть и мой дом.
Теперь он приветлив и ладен,
а когда-то - чернел и трещал от злости.
Один такой домик нарочно куплю для Калнуяй,
с шоколадным колодцем, сахарными журавлями
и съедобной девочкой из начальной школы.
Среди верб, покрывал, полотенец
разыщу вышитый клевером хуторок,
полный пчелиного гуда,
отличу на пластинке твой голос,
пахнущий земляникой.
Я тебя приведу обратно по новенькому большаку,
на асфальте расправим вышитый клевером хутор.
Раскинемся на покупной траве - и услышим,
как поют из пластинки
усмиренные смертью деревни,
собранные в единую родину.
ТРОИЦА
Повсюду не заперто.
Солнце в зенице неба.
Бог неподвижен.
Ничего, кроме дня.
Кладбище!
И на кладбище - день!
Чуть колокол -
поля и поляны
обращаются в христианство.
Могилы и небеса
переполнены правотой.
И они неподвижны.
Жду содроганья,
бессилен и слаб перед мертвыми,
и не умею
вновь обернуться камнем.
К ВОПРОСУ О БЛАГОНАДЕЖНОСТИ
При содействии матери и отца
я был завербован жизнью в 1936 году.
С тех пор не прерываю сношений с действительностью,
особенно с ее тайными сторонами,
которые доступны только поэзии (и то не всегда).
При помощи тайнописи я вербовал возлюбленных,
секретными взглядами я влиял даже на их походку,
на состояние кожных покровов, тембр голоса, запах и вкус.
Используя скрытое наблюдение, я накапливал данные
об их полусне и полуяви.
Я добился доверия, искусно применяя подтекст,
прикрывая истинные намерения любовью к природе,
нежностью к бездомным собакам, книгам и музыке.
Все это - при постоянной оглядке, боязни провала,
забвении любимых умений, смене мест,
подозрительности, лицедействе.
В номере паспорта зашифрован мой генетический код.
Знаю, что по нему я буду опознан только Всевышним.
База моих генетических данных хранится в родных могилах,
Литва, Расейнский р-н, дер. Калнуяй, 1,5 м ниже уровня жизни...
Там ключ ко всему.
Мои пособники - души умерших,
чьим прикрытием выступали бродяги и женщины; их шифровки
я находил в стихах, словарях и картинах.
Мои стихи - идеальный способ вербовки, -
у меня имеются связи в Стокгольме, Осло, Таллине и Москве
(слово "Кукутис" - типичный шпионский шифр)...
Суду я готов сообщить подлинные фамилии, адреса,
как и когда стихи работали с агентурой.
Как вам известно,
я поддерживал тайные контакты с животными -
так я намеревался воздействовать на повадки людей.
Практикуя посев, поливку, подкормку,
я сообщал растениям сведения о зарождении, развитии, росте,
приобретенные мною в процессе зачатия, воспитания,
размножения, потребления и т.д.
Уже обнаружено, что в подполе я укрываю картофель.
Каждой весной я прячу в землю горошины,
которые, прорастая, повинуются лунному свету -
их чувственные мембраны реагируют на разговоры мертвых.
Вот так, господа.
Что же касается мелких провинностей,
я бы просил беспокоить лично Господа Бога.
Там самые верные сведения. Переводы Г.Ефремова
|
|
