 |
ГОЛОСА
№4, 1996
Валерий Брайнин-Пассек
. . .
В.Пьецуху
Бедняжечка Орфей, приятель замогильный,
сегодня совершит волнующий круиз:
о тени вспомнив вновь и смрад автомобильный
глотнув, сойдет с ума и устремится вниз.
Он спустится в метро - в стигийскую воронку -
в приветливую щель обол опустит свой,
он кинется ладье грохочущей вдогонку,
чтоб следующей ждать из тьмы растущий вой,
войдет в нее и с ней - ревущей - канет в затемь.
Орфей, о тех, кого покинул, не жалей,
не сокрушайся, что не все успел сказать им -
не песен кормчих им, а корма поплотней,
но эти же, сойдя в Элизий безуханный,
глядишь - душой одной сливаются с тобой:
блаженна тень - она не требует охраны,
гнушается едой и кладезной водой.
Так вот оно куда вослед за Персефоной
увлек тебя поток летейских рукавов!
Забудь, что наверху оставлен мир зеленый,
не думай ни о чем, не помни никого
и не ищи любви приметы и улики,
на камень опустись и чтиво приготовь -
толпой вокруг тебя милашкиґэвридики
облизывают с губ косметику и кровь.
- Привет вам, дурочки. Я той, что посмелее,
наружу выбраться охотно помогу -
а там до смертных ласк очередного змея
пускай себе грешит и пляшет на лугу...
Одумайся, Орфей! Такие средостенья
преодолеть затем, чтоб вывести с собой
лишь ту, что назвалась единственною тенью? -
когда б не ты - ее устроил бы любой.
Певец - ты знаешь все: балдея от щекотки
и требуя от нас лишь глупостей одних,
тебя распотрошат менадыґидиотки,
и взятая тобой окажется средь них.
Спеши же, чтоб назад ладья тебя домчала,
не хнычь, покинь земли прекрасное нутро -
еще настанет день, и все начнешь сначала,
еще не раз, не два откроется метро.
. . .
Мы в опере. Толпа героям платит.
О страхе пораженья позабыли.
Тоскует абиссинская рабыня
тигрицей в полосатом желтом платье.
Показывать подружкеґфараонке
нельзя ни унижение, ни ярость.
Молчит оцепеневший первый ярус,
где мы стоим, зажатые, в сторонке.
Не надо, отпусти меня, Амнерис -
там целый мир, что каждой почкой близок,
там школьницы с глазами одалисок,
там косяки, идущие на нерест.
Не надо мне твоих хитросплетений,
я - номер в окровавленном реестре...
Уймите это дерево в оркестре!
Заткните эту медь на авансцене!
СТАНСЫ
1
Погоды тихой баловень и дамб
угодник, чуден пятистопный ямб.
И верно - редкой рыбе подфартило
доплыть до середины без цезур,
когда для развлеченья местных дур
рыбак подъемлет вялое ветрило.
2
Мы предаем, когда хотим любить,
и вместо ямба к нам готов прибыть
кривой уродец, колченогий дактиль.
Он имитатор страсти, он пошляк,
он грубый фельетонщик, но никак
не разобраться, кто же здесь предатель.
3
Любвиґзлодейке, дальнему пути,
казенным нарам вышел срок почти,
но боязно увидеть там, за вышкой
широкую страну лесов, полей
и рек. Неволя может быть милей,
чем комсомолка с книжкою под мышкой.
4
О, кто так безутешно одинок,
что, даже видя, заглотнул крючок,
себя позволил вышвырнуть на берег?
Почто лежит покорно на траве?
Почто в его безмозглой голове
туман канад, австралий и америк?
5
Еще не запаршивел старый пруд -
здесь дохнут караси, сазаны мрут,
однако не спешат на сковородки.
Сюда не проникает грязный дождь,
а грозный тамада и красный вождь
здесь ни усов не кажут, ни бородки.
6
Плюнь мне в глаза, и я плевок утру.
Я промотался на чужом пиру,
прокуковал, пробегался по шлюхам,
себя прошляпил. Нынче на току
тетерку за собою не увлеку,
глухарьґбетховен с абсолютным слухом.
7
Мы любим тех, кого хотим предать.
Ты, нежность, в темноте, как вечный тать
приходишь. Ты - находка осязанья,
фосфоресцирующий след лица,
честнейшая улыбка подлеца,
ленивая, зеленая, сазанья.
8
Здесь у тебя уловок - пруд пруди:
Вот розовый живот, а вот груди
серебряное вздутие, вот кроткий
золотошвейный глаз. И невдомек
глядящему, на что дерзнет крючок,
губу минуя и дойдя до глотки.
|
|
