 |
АЛГЕБРА ГАРМОНИИ
№2, 2002
Владимир Губайловский
ОРЕЛ И ЯСТРЕБ
Леонид Костюков в статье “Длинное дыхание (о большой поэтической форме)” (“Арион” № 1/2001) написал: “Осенний крик ястреба” представляется лично мне гениальным образом-идеей, машинально помноженным на обычное многословие Бродского. Я вижу иного “Ястреба”, в двенадцать строк, с тем же перевернутым небом и той же гибелью в полете. Кто автор? Гумилев? Заболоцкий?..”
Стихотворение, очень напоминающее “Осенний крик ястреба”, действительно есть у Гумилева, хотя и не в двенадцать, а в двадцать восемь строк (у Бродского в “Осеннем крике ястреба” — 120):ОРЕЛ
Орел летел все выше и вперед
К Престолу Сил сквозь звездные преддверья,
И был прекрасен царственный полет,
И лоснились коричневые перья.
Где жил он прежде? Может быть, в плену,
В оковах королевского зверинца,
Кричал, встречая девушку-весну,
Влюбленную в задумчивого принца.
Иль, может быть, в берлоге колдуна,
Когда глядел он в узкое оконце,
Его зачаровала вышина
И властно превратила сердце в солнце.
Не все ль равно?! Играя и маня,
Лазурное вскрывалось совершенство,
И он летел три ночи и три дня
И умер, задохнувшись от блаженства.
Он умер, да! Но он не мог упасть,
Войдя в круги планетного движенья.
Бездонная внизу зияла пасть,
Но были слабы силы притяженья.
Лучами был пронизан небосвод,
Божественно-холодными лучами,
Не зная тленья, он летел вперед,
Смотрел на звезды мертвыми очами.
Не раз в бездонность рушились миры,
Не раз труба архангела трубила,
Но не была добычей для игры
Его великолепная могила.
(Впервые напечатано: “Весы”,1909, № 6) Эти два стихотворения похожи настолько, насколько могут быть похожи два стихотворения, разделенные эпохой — русским двадцатым веком.
Тот же “образ-идея... с тем же перевернутым небом и той же гибелью в полете”. Два решения одной задачи — задачи поиска совершенства. Две сильных птицы трогают запредельное пространство. Две сильных птицы оставляют землю, чтобы погибнуть в полете. Джонатан Ливингстон отдыхает.
Совпадение сюжета подчеркивает, как сильно изменился язык за семьдесят почти лет (“Осенний крик ястреба” — 1973 г.).
Язык стал подробнее. “Резко снизился порог релевантности” (Лидия Гинзбург. “Литература в поисках реальности”). Олеша писал в “Ни дня без строчки”: “У Пушкина есть некоторые строки, наличие которых у поэта той эпохи кажется просто непостижимым:Когда сюда, на этот гордый гроб
Пойдете кудри наклонять и плакать. “Кудри наклонять” — это результат обостренного приглядывания к вещи, несвойственного поэтам тех времен... Ничего не было бы удивительного, если бы кто-либо, даже и знающий поэзию, стал бы не соглашаться с тем, что эти два стиха именно Пушкина.
— Что вы! Это какой-то новый поэт! Блок?”
“Ястреб” — это еще более крупный план. У Гумилева: “лоснились коричневые перья” — это все, что счел нужным сказать поэт, рисуя портрет своего героя. Бродский снова и снова возвращается к описанию ястреба — вплоть до мозжечка и мешочков легких.
Что оставил Орел на земле? “Не все ль равно?” Ястреб оставил конкретнейшие, драгоценные для него вещи: “гнездо, разбитую скорлупу / в алую крапинку”.
Орлу нечего терять, а ястребу очень есть. Детали, детали, детали — пришивают его к земле. А подробности требуют слов. Может быть, если бы Гумилев попытался быть детальным, он бы стал многословен, как Блок в “Вольных мыслях”.
Орел не знает сомненья — его путь только вверх, без надежды на возвращение; ястреб — колеблется.
Орел летит к Престолу Сил, ястреб — к Рио-Гранде.
Орел умирает — “задохнувшись от блаженства” — молча; ястреб — кричит. Это особый крик — ультразвук. Для человеческого слуха — это то же молчание. Но “мир на миг / как бы вздрагивает от пореза”.
Орел уходит в пространство, пронизанное “божественно-холодными лучами”. Ястреб — “перл, сверкающая деталь”, “сродни звезде”. Даже Бродский переходит на высокий штиль. Это — апофеоз.
Орел — навечно остается в кругах планетного движенья. Ястреб — взрывается, как взрывается хрусталь, когда луч яркого света падает на точку перенапряженья граней.
Орла видим только с Престола Сил. Ястреба “мы видим в бинокль”, его слышат собаки, и когда он становится “горстью юрких / хлопьев”, — навстречу выбегают дети. Ястреб ближе к нам, он теплее, даже насмерть замерзший.
Могло ли стихотворение Бродского быть короче? Есть ли в нем многословие? Я думаю, нет. “Осенний крик ястреба” соткан из другого, негумилевского языкового материала — здесь слово точнее, но оно легче.
И при всех различиях, которые прочитываются в этих двух параллельных текстах, вывод один и тот же: совершенства можно достичь, но сделать это можно только однажды, потому что, достигнув его, обратно вернуться уже нельзя.
|
|
