 |
ГОЛОСА
№2, 2002
Евгений Рейн
. . .
“Cadran solaire” на Меньшиковом доме,
но лишь буксир ворочает волну,
я жил напротив, видел в старину
все то, что вижу, телебашни кроме...
И был такой же день сырой в истоме,
И если я за кончик потяну,
То размотается во всю длину
То, что сплелось с судьбою на ладони.
И как по нитке кукольный народ
Изобразит комедию и драму,
И снова я увижу эту даму,
Что нежный запрокидывала рот.
И снова станет лгать она, и снова
Я заучу все это слово в слово.
ВЕНЕЦИЯ
Тупик у мутного канала,
И бар “Бразилия”,
Луна за тучей вполнакала,
Игра брезгливая.
Ты тронула меня, как чашку
С чужой помадою,
Как барахольную рубашку,
Уже помятую,
Как позабытую молитву
Во сне без надобы,
Как недопитую поллитру
К похмелью адову,
Как въедливого незнакомца,
Что мил по случаю.
И сразу ясно — не сойдемся,
И это к лучшему.
Но только средиземный деготь
Расплылся в золото,
Спасенье — заостренный ноготь
Скользнул у ворота.
1939 ГОД
Довоенная елка,
Золоченый орех,
И на лапах — гирлянды,
Которые сам я клеил.
И отец еще жив,
Он погибнет под Псковом в сорок четвертом.
Няня вдыхает мне астматол в бронхи —
Ленинградская астма —
И крестит кроватку.
Мама учит немецкий язык.
Риббентроп взлетает на “юнкерсе”.
. . .
В чужой гостинице чужая жизнь проходит,
то входит в номера, а то навек уходит.
Скажи ей: “Погоди!” — не слышит впопыхах,
бежит по лестнице, пожитки распихав.
И кожаный сундук заезжего буржуя
уходит из-под рук, толкаясь и бушуя.
Гундосят вежливо и пятятся зеркально,
но хуже прежнего несносное сверканье —
кофейной чашечкой, копейкой, сигаретой
заденут и пройдут, и не заметят.
“Жди!”
Так первенцу среди оравы многодетной
твердят всегда одно: “Отстань и погоди!”
На пятом этаже в служебной комнатушке
твоя открыта дверь — войди, поговори.
Военный атташе и штатские старушки
не примешаются.
Пока еще лови
бретельку, дуй вино, вывертывай суставы,
вынюхивай надушенный подол.
Спасибо и на том.
Твоими бы устами
пить мед и яд, а не ночной кагор.
Все ниже абажур, все тише этот город.
В чужой гостинице не хуже, чем в избе.
Засни на полчаса.
Неправды не откроет
никто. Она и так принадлежит тебе.
. . .
Все перепуталось, и нечего сказать...
И подступаешь с плагиата...
Никто не выручит и некого позвать,
И мыкаешься виновато.
В чужом, исхоженном, затрепанном лесу,
Ничуть не развлекаясь Дантом,
Все вытерплю, и только не снесу
Свидания с прохожим музыкантом.
Вот он насвистывал, а я шипел в кулак,
Вот он приветствовал, а я учил вопросы.
Я жил обидою, он выжил просто так —
И что теперь постыдные угрозы.
Все перепуталось — и он, и я, и мы,
Какая встреча на поляне хлипкой?
Забытый маховик оттаявшей зимы,
Двоюродный сосед с отравленной улыбкой?
Нам нечего делить — и так одно на всех
Молчанье, и одна корявая шифровка.
Будь проклят мой угар, будь проклят твой успех,
И вместо жизни переподготовка.
Давай сознаемся и повернем назад,
Подкинем вместе детские качели,
И все начнем, как надо, наугад...
Все перепуталось. — Мы оба не успели.
1983
. . .
Под лавой BMW и “опелей”
Через Садовое кольцо,
Чтобы с размаха не угробили,
Бегу с толпой заподлицо.
Я жизнь провел на этих улицах,
И похоронный автобус,
Покуда навсегда не скурвится,
Не знает, как его боюсь.
Боюсь всего — и крематория,
И даже ангела с крестом,
Боюсь заминки я, которая
Мне выйдет боком и постом.
Догнать, дожить — моя иллюзия,
Быть может, у чужих людей,
И что Канзас, что Белоруссия —
мне все едино, ей же ей.
Глотать холодную декабрьскую
И первую июня муть,
Бежать с повадкою дикарскою
Передохнуть, передохнуть,
Чтоб жизнь сличать с всемирной пеною,
Из грязи в князи и назад,
Чтобы с ухмылкой откровенною
Мне рай подмигивал и ад.
Я здесь, я здесь, мне деться некуда,
Зачем спешить, куда спешить,
Ловите, брейте, словно рекрута,
Но только жить, но только жить.
|
|
