  | 
									
									
									
									
 ГОЛОСА №1, 1996РћР…mber=30 
Антон Азаренков 
 
 
АВТОГРАФ 
 Дорогая мама!  Герой моей первой книжки  пьет и курит.  И часто болеет.  И изменяет женщинам, как твой первый  благоверный  «козел азаренков».  Герой этой книги много пьет  вина, красного и сухого;  пива, живого и темного.  И не герой, конечно, а так — субъект,  в меру упитанный, порой лирический,  особенно когда выпьет.  Ладно, мама,  знаю,  что дед Колька умер от этого,  что Витька умрет от этого,  что все мы стоим в этом, как в огне, в говне, в геенне... Знаю. Ну а что с этим делать? От осинки  не родятся апельсинки.  Кстати,  Егорьевская церковь на Фурманова  теперь общежитие:  белье на фоне общипанной панорамы... Старушка выводит из ветхого закутка  трех-четырех коз  и кособокого Боньку  пастись на церковной лужайке.  А когда тот залезает на чей-нибудь огород,  раздается окрест: «Бонька! Ти ты соусем оборзел?  А ну дывай тикай оттудава, кому скызала!  Получишь тут! У-у-у, козлище поганый, черт ты  лысый! Фашист проклятый, вредитель,  конченый...»   *** Этой рябью на черной воде... И ноябрьским гулом.  Сапогом, поскользнувшимся в борозде,  заброшенным лугом.  У сквозного забора, в какой-нибудь слободе,  под какой-нибудь Вязьмой.  Навсегда, навсегда, навсегда-везде.  Налипающей грязью —  на колеса, копыта и сапоги —  черной, скользкой.  Этим замершим воздухом западни,  этой погодой польской.  От кольцевого шоссе  потусторонним гулом.  Под дождем с характерным пше  гаснущим поцелуем.  И строкою Целана. Ein Dröhnen: es ist...  И щавелевым лугом детским,  что теперь в полуснеге лежит, нечист,  и очнуться не с кем.  Этой рябью... и взвесью... и белой мглой.  Черно-белым военным снимком.  Это же не затменье, а свет контровой!  Кто-то, кажется, с нимбом...
  *** Антошка, Антошка...  Будет твоя душа  как жареная картошка.  Вынут червивый клубень,  отмоют и приготовят  с пряным чесноком,  базиликом душистым.
 Носят тебя, Антошка,  по воздуху за подтяжки —  от дома и до работы,  от работы до гроба.  Сучишь замлелыми ножками  во сне, а думаешь — по земле. Ох, Антошка, Антоний,  Тоша, Антонция, Тонче,  Антон Александрович, Тоха —  кто ты для них еще?.. —  спи в теплой персти и прахе,  спи до последнего вздоха,  спи и не думай,  что ты прощен.  Па-рам-пам-пам.   
 
 
									
									 | 
									  |