 |
ГОЛОСА
№1, 2006
Игорь Паньков
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ТЕМА
В печи томилась гречневая каша...
Харчи в кладовке отбывали срок...
Бесстрашный краснозвездный ястребок,
сверхзвуковым усильем экипажа
с пространством споря, надрывал пупок,
не зная, что пилота воронок
ждет на земле и теплая параша.
Звезда пылала в небе, словно стог...
В плену оконной рамы утепленной
звенел комар, сибирский соловей...
Я родился. Мотался меж ветвей
унылый красный флаг над женской зоной...
И закричал я, чтоб не слышать стона
больной и грешной матери моей.
Сквозь громкоговоритель на горе
лилась громоподобная осанна.
И кто-то дверью хлопал непрестанно
и спрашивал махру и кипяток...
И был барак прекрасен, как чертог.
И добрые волхвы без промедленья
мне поднесли мой фиговый листок
и небесспорный дар стихосложенья...
И столь же неуместен здесь восторг,
насколько неуместно сожаленье.
Озвучивая эту мелодраму,
радист уже строчил радиограмму
народам и правительствам. И рот
его, с утра не принявший ни грамма,
кривился, ибо — не поймет народ...
...Тайга ложилась ниц под пилораму...
А у правительств дел невпроворот.
В яслях из неоструганной сосны
Я спал и, улыбаясь, видел сны.
И эти ясли, сделанные грубо -
точь-в точь как мир за деревянным срубом,
как вся тайга, похожая на трубы
в органном зале, были мне тесны.
И значит, если будем мы честны
с самим собой — рожденные в неволе,
вне выбора, в какую шкуру влезть, —
поймем: нам век свободы не обресть.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Звезда светила в небе все сильней.
И реки, начинаясь от морей,
картину мироздания наруша,
текли туда, где торжествует суша...
Дымил костер... На нерест шла горбуша...
Я медленно по водам шел за ней...
* * *
Снова лето машет кулаками,
вскачь зовет пуститься босиком.
Умные вдруг стали дураками.
Девушки читают Мураками
и флиртуют с каждым босяком.
Где-то горячится караоке...
Кто-то кормит голубя с руки...
Осуждая вслух свои пороки,
обивать запретные пороги
пьяницы бредут, как бурлаки.
И в уме невольно подытожив
результаты прожитых им лет,
неказистый, сонный, краснорожий —
замирает в ужасе прохожий,
осознав, что он в душе поэт.
Дальний гром бабахнет как из пушки
и затихнет... В дворике ничьем,
где белье ты держишь для просушки,
над вязаньем склонятся старушки,
как лесные нимфы над ручьем...
|
|
