 |
ПАНТЕОН
№1, 2014
Михаил Соковнин
НАЙДЕННЫЕ СТРОКИ
Творчество Михаила Соковнина (1938—1975) до недавнего времени оставалось достоянием узкого круга его друзей, которых, впрочем, у него было довольно много. Характерно недоумение, высказанное одим из них в 1991 году на посвященном памяти Соковнина вечере в Литературном музее: “Я понимаю, почему пришли сюда мы — для нас Соковнин много значил. Но что делают тут остальные?” То есть творчество Соковнина представлялось неотделимым от его личности, и как-то не приходило в голову, что люди, не знавшие автора, могут полюбить его произведения. Между тем, по нашему мнению, Соковнин — очень большой, может быть, даже великий писатель, и он должен занять свое законное место в русской культуре. Но для этого необходимо произвести то, что Конфуций называл “исправлением имен”. После периодов смуты, террора и депрессии важно собрать все живое и ценное, что было создано в те десятилетия и что может благотворно повлиять на развитие нашей культуры.
Михаил Евгеньевич Соковнин родился в Москве 22 июля 1938 года в артистической семье. Его отец, Евгений Николаевич, был режиссером музыкального театра. Мать, Ольга Михайловна Мартынова, танцевала в Большом театре, а позже защитила одну из первых в нашей стране диссертаций о балете. Уже в школе — он учился неподалеку от Никитских ворот — Миша Соковнин выпускал с друзьями рукописный журнал. Там были стихи, рисунки и даже литературные манифесты. Затем — учеба в педагогическом институте на отделении русского языка и литературы. После его окончания он в зимние сезоны работал лектором в Театральном музее им. Бахрушина, а летом устраивался экскурсоводом в Щелыково, Болдино, Поленово, Мураново или читал лекции на туристских речных пароходах.
Помнящие Соковнина отмечают его исключительную образованность. Он прекрасно знал русскую историю, Золотой XIX век русской культуры, глубоко интересовался Серебряным. Свидетельством разнообразия его культурных интересов могут служить статья об А.Н.Островском (опубликована посмертно в “Литнаследстве”), переводы нескольких стихотворений и поэм английского романтического поэта Альфреда Теннисона и одна из оригинальных поэм — “Дева Орлеана”, фактическая сторона которой строго соответствует историческим источникам.
Соковнин написал немного. И не только из-за краткости жизни. Он принадлежал к числу авторов, не пишущих лишнего. Особо усердных попыток напечататься он не предпринимал, ввиду их очевидной безнадежности. Сохранились магнитофонные записи авторского чтения Соковнина, сделанные художником Олегом Васильевым в последние годы жизни писателя. В этих записях представлен, фактически, основной корпус текстов. В книге “Рассыпанный набор”, изданной в Москве фирмой “Граффити” в 1995 году, опубликована большая часть этого основного корпуса: написанная в соавторстве с А.П.Мальковым прозаическая “Книга Вариус”, повесть “Обход профессора” и “Замечательные пьесы”, а также поэтические произведения — четыре поэмы-предметника и несколько стихотворений. Две более ранние “поэмы набросков” опубликованы в “Новом мире” № 9 за 1996 год. Несколько стихотворений, не вошедших в книгу, составили подборку в “Знамени” (№ 6, 1996).
В предисловии к книге Всеволод Некрасов сопоставляет Соковнина-прозаика с такими авторами, как Андрей Сергеев, Павел Улитин, Саша Соколов и Борис Виан. Пожалуй, Соковнин был одним из пионеров русского постмодернизма в прозе. Мы же сосредоточимся на его поэтическом наследии.
Стихи у Соковнина очень разные. Есть серия минималистских, например:
У-
ли-
зну-
ли.
Или такое вот, впервые опубликованное в составленном Вс.Некрасовым коллективном сборнике “Между летом и зимой” (М., “Детская литература”, 1976):
ЖАБА
Жила-была
Же-А-Бе-А.
Другой модус — стихотворные миниатюры. И здесь у Соковнина есть несомненные достижения, вот хотя бы:
Небо серое-серое.
Небо северное.
Мало перьев на сосне,
и сквозящая макушка
в небо просится.
Отчего она, кукушка,
по весне?
Отчего она не по осени?
В то же время еще со школьных лет и до конца жизни Соковнин писал стихи по форме вполне традиционные. Однако и здесь его подход лишен всякой инерции. Это не “стихи вообще”, которыми замусорено наше культурное пространство. Эти стихи — всегда еще и исследование возможности стиха, рефлексия о традиционном силлабо-тоническом стихосложении. Соковнин понимал, что значило для русской поэзии найти эту форму:
Бог! День! Хоть чем-нибудь обрадуй,
хотя находкою строки:
разлив холодныя Оки.
так заканчивается стихотворение 1970 года: быть может, самый трагический пейзаж в русском искусстве.
В поэмах Соковнин использует разнообразную технику письма. В ранней “Апоэме” (напечатана в самарской газете “Цирк Олимп” № 8) типичный бытовой эпизод рассказан посредством чистого перечисления-называния:
...петровская, перцовая,
малая берцовая,
чумай,
зверобой,
зверя убей,
пьет на убой.
Добавить?
Бодает.
Доедает.
Надоедает.
Ае,
ае...
Гурджаани?
Граждане!
Гурджаани...
Пустите!
Люблю...
Всех в вытрезвитель!
А-а, блю...
блю...
блюститель...
Характерно использование одной из форм звуковой организации — парономазии. (Подобную технику развивали в то время поэты-лианозовцы, с одним из которых, Всеволодом Некрасовым, Соковнин дружил еще со студенческих лет.)
“Поэма набросков” “Москва—Пермь—Москва” производит впечатление альбома фотографий. С отдельными репликами и перечислениями здесь соединены минималистские фрагменты, как например:
ШЛИССЕЛЬБУРГ и СВИЯЖСК —
ассоциативная связь
стихи-миниатюры:
...Высыпали крыш осколки
на зеленый косогор.
С добрым солнышком, Соколки!
Вы, Соколки — высоко...
и вполне традиционное по форме стихотворение “Кама”:
...И снегом из-под колеса
плывет вода, плывет. Водой
затоплены, стоят... Постой:
леса затоплены, леса.
И холод за руку берет.
Табачный лист! И — черный лист!
Сквозь воздух — он немного мглист —
белеют косточки берез.
Леса стоят, как на позор,
о снисхождении моля.
Водохранилища! Моря!
А в корне — похороны, мор.
А за кормой — разрыхлый след,
как от саней, как от саней.
Синей, еще синей. Синей.
О, сколько зим! Каких уж лет...
В “Суповом наборе” (1968), имеющем подзаголовок “болдинский предметник”, Соковнин нашел свою форму большой стиховой вещи. Помог Пушкин. Здесь органически соединился рассказ, исторические аллюзии, как бы заключенные в самих словах-строчках, речевой пейзаж и натюрморт — вывески, заголовки, топонимика... Это уже как бы не альбом фотографий, а кино:
Старый мерин,
Пушкинский современник,
Садик,
Садик,
седеющий хвост,
везет от усадьбы,
везет — не везет.
Эх, бедолага,
трогай!
Дорога,
телега,
доски,
подскоки,
вожжи,
завхоз
завозит гвозди
на маслозавод.
Возможно, вершины своего поэтического развития Соковнин достиг в “Застекленной террасе” — поэме о дачной жизни, о русской жизни, о жизни природы. Она вся пронизана грустной иронией — от сознания отъединенности, невозможности погрузиться в эту жизнь. Но именно эта ирония и приближает максимально к реальности:
...низкая дверка,
крошечный мокрый сад,
картошка,
роса,
роскошный закат,
осень — оса,
печаль и пчела,
Большая Медведица,
есть и другие созвездия.
...Уже в детстве у Михаила Соковнина обнаружилась врожденная болезнь сердца. Прожить ему удалось 37 лет. Последнее стихотворение он написал в больнице 26 июня 1975 года:
Мы рыбы. Нас из моря Смерти
На сушу жизни бросил вал
А может быть нас взяли сети
И воздух рот нам оковал
И мы лежим себя не знаем
Не смея стронуться с песка
Пока из глуби вод за нами
Не хлынет мощная рука
13 июля он умер...
В предлагаемой подборке — несколько ранее не публиковавшихся стихотворений. Первое из них, вероятно, относится к началу 60-х годов и не входит в число стихов, записанных на магнитофон. Два стихотворения про зоопарк, “Заброшенные истины” и “Болдинский самолет” печатаются по магнитозаписи. Иван Ахметьев
Михаила Соковнина
ДОЖДЛИВОЕ
Дождь и свет. Акварель.
Тени туч бегут по небу.
В переулке — флейты трель:
птиц в деревьях нету.
Дождь в Москве. Музыка.
Как в кино. Как в кино.
Киноварь зари. До ужаса
всё не то, всё не то.
Всё знакомое — из книг.
Фигу видящий блаженен.
Удавиться бы... — Рискни. —
Удавился. — Неужели?..
ПРО ЗООПАРК
Тот же самый зоопарк.
Тот же самый леопард.
Не живые ягуары,
а живые мемуары —
смотрят через листопад
на зоо-пруд
и зоо-сад.
ЕЩЕ ПРО ЗООПАРК
Здесь они все поневоле:
и слоны, и пони, лори,
крокодилы, львы и тигры,
два горба, одна ноздря,
на четыре взгромоздя.
. . .
Заброшенные истины,
колодцы прежних дней.
Над травами когтистыми
пустые перстни пней.
. . .
День серебряно-осенний,
лес прозрачен и высок,
над землею свет рассеян,
солнце — зеркала кусок.
Я смотрю без пониманья,
и плывут, плывут ко мне
даже не воспоминанья —
домики плывут в окне.
И проходит электричка —
провода и голоса!
Или лужа, или речка,
или — что? — блестит в глаза...
1966
САБАН ТУЕ
Зреть бег коней и бой певцов
Шел Ивик, скромный друг богов.
В.Жуковский
Я находился за день и устал,
а здесь темно, и так приятно это.
Лишь иногда ударит по кустам —
и поплывут оттуда пятна цвета.
Вот, значит, он какой — Сабан Туе.
И бег коней, и бой горшков и драки,
кто на гармошке, кто-то на дуде...
Как славно: птицы завелись в овраге.
Прислушиваюсь. Будто тишина,
а все звенит. И в воздухе — не в ухе.
Татария. Неужто ты — жива?
И эти звуки — песни, а не мухи?
Да, это песни. Странно так поют.
Осенних пчел печальное жужжанье.
И как-то жаль, что не при чем я тут.
И чувство: что-то вроде ожиданья.
На миг как будто сделалось темно!..
Мы всё преувеличиваем, впрочем.
И мысленно взглянув сквозь синее стекло,
я вижу, что луна, что ночь, что это в прошлом.
1966
БОЛДИНСКИЙ САМОЛЕТ
И этот барский дом,
и пруд,
и эти вянущие ивы,
и вязы,
девы и мужчины —
внизу —
засохнут и умрут.
Публикация И.Ахметьева
|
|
