 |
ГОЛОСА
№3, 2003
Сергей Попов
ЭКЛОГА
У крайней постройки торчат заскорузлые злаки.
А в ней посиделки. И щерятся крысы в бараке.
И все не стечет по усам тридевятая банка.
И душу печет. И глаза стекленит самобранка.
И небо плывет, за трубу животом задевая.
А песню затянешь - так феня стоит столбовая.
А что не сплетешь - копошится ползучее эхо:
Объятья до слез и чумные рыданья до смеха.
И не разобрать: именины, поминки ли в хате?
И стебли скрипят, как окрестные бабьи кровати.
И плющатся оземь сухие свинцовые зерна.
Стучат прохоря. И бычки пламенеют упорно.
Да бродит в окне мутный свет, как недельная брага.
Махорка на дне. И пера не видать за полшага.
И что вспоминать перемытые мамины чашки,
Речной вечерок, молоко и припасы в баклажке.
Довольно и холода, лабухов, кислого чада,
Вчерашней воды и подушки, где слоем помада.
И стало быть, будет с подзолистой этой равнины,
Где мертвым видней, чьи теперь отмечают крестины,
Да смотрят в упор с проводов кособокие птицы,
Да западный ветер о стену ломает ключицы.
. . .
Пока окрестная пурга проходит мимо
и чайник крышкой громыхает на плите,
над вешней Австрией, рассказанной и мнимой,
гуляет песенка в воскресной темноте -
мерцают сызнова над Веной черепичной
диезы праздника без имени, и весь
бедняцкой прихоти, бессоннице скрипичной
то там аукается пригород, то здесь -
беспечной беженкой из весей виноградных
туда, где муторный до дрожи рыбий жир
в суровых бабушкиных каплях аккуратных
страшит любителя коверкать падежи.
И эти затемно будильниковы трели,
и поступь тяжкая автобуса по льду -
январь пропраздновали, елки прогорели,
и всю на пении пропели ерунду.
А третьей четверти тягучие чернила
не иссякают в синей ручке поршневой -
как жизнь куражилась, как скрипочка горчила,
в предсонный обморок врываясь не впервой.
И прежде нежели вдохнуть дунайской тины,
склонять для завтрашнего русского пойдешь
слова, которыми едва ль переводимы
пурга и дерева разбуженного дрожь.
|
|
